Император три года готовил свой сад. И вот к открытию он пригласил знатных гостей полюбоваться его красотой.
Все были в восторге и расточали лишь комплименты. Но императора особо интересовало мнение Лин-чи, который считался непревзойденным знатоком этого вида искусства. Когда император обратился к нему, все присутствующие обернулись.
Лин-чи сказал: — Я не вижу ни одного сухого листа. Как жизнь может существовать без смерти? Из-за того, что здесь нет сухих листьев, сад мертв.
Я думаю, что сегодня утром его подметали. Прикажите принести немного сухих листьев.
Когда листья принесли и разбросали, ветер начал играть ими. Шорох листьев... и сад ожил!
Мастер сказал: — Теперь все в порядке, Ваш сад прекрасен, но он был слишком хорошо спланирован. Искусство становится величайшим, когда оно не обнаруживает себя.
Лин-чи сидел на берегу реки, когда к нему подошел философ, поклонился и задал вопрос: "Какова суть вашего учения?"
Лин-чи посмотрел на него и не произнес ни единого слова. Философ подумал про себя: "Он очень стар, наверное, к тому же и глухой" и крикнул: — Похоже, Вы не слышите меня! Я спрашиваю: какова суть вашего послания? Лин-чи засмеялся. Философ подумал: "Что-то странное. Сначала он не ответил, теперь смеется! Может быть он притворяется, что услышал меня? Но поскольку он не ответил на мой вопрос, значит он ничего не услышал".
Однажды Лин-чи удивил всех. Когда умер его Учитель, Лин-чи стоял и плакал. Слезы текли по его щекам.
Многие его друзья стали говорить: — Что ты делаешь? Здесь собралось столько людей. Они уже обсуждают твое поведение и недоумевают: "Невероятно! Лин-чи плачет!
Мы думали, что он полностью непривязан и его дух свободен. И вот он плачет! Он сам учил нас, что душа бессмертна, умирает только тело; что тело — прах, прах возвращается к праху. Почему же сегодня он плачет?" — Почему ты плачешь? — спросили они. — Ты говоришь, что ключом является непривязанность. Почему же ты привязан к своему Учителю?
На это Лин-чи ответил: — Ваш вопрос логичен. Но что мне делать? Слезы текут, я плачу. Я сам обнаружил, что плачу. Я тоже удивлен. Но что же я могу поделать? Так во мне проявляется жизнь. И я не стану подавлять ее проявления. Я всегда принимал ее целиком.
Лин-чи говорил перед собравшимися о том, что каждый человек должен проявить свою внутреннюю природу. Из зала послышался вопрос: — Но как это сделать, если я не знаю, кто я?
Лин-чи перестал говорить. Все насторожились. Какой он даст ответ? Но он не дал ответа. Он спустился со своего кресла и стал пробираться к тому человеку, который задал вопрос. Все внимательно наблюдали. Люди даже перестали дышать. Что он собирается делать? Ведь он мог бы ответить из своего кресла! В его действиях не было необходимости.
Лин-чи подошел ближе, сверля человека взглядом, положил ему руку на плечо и сказал: — Закрой глаза и вспомни того, кто задал вопрос.
Человек закрыл глаза и отправился внутрь, на поиски того, кто задал вопрос. Люди ждали, наблюдая за ним. Его лицо стало спокойным, умиротворенным, тихим.
Лин-чи находился в храме, когда туда пришел молодой человек и сел рядом с закрытыми глазами, в застывшей позе. Он желал стать учеником и надеялся таким образом произвести впечатление на Мастера.
Лин-чи подошел и, стукнув его костяшками пальцев по голове, сказал: — Вставай и уходи! В нашем храме достаточно статуй.
aМолодой человек был очень огорчен. Лин-чи сказал: — Будь живым! Не претендуй и не усердствуй!
Лин-чи принес послание Бодхидхармы из Китая в Японию и преобразил мировоззрение всей страны, показав совершенно новый духовный мир.
Он отрицал пользу сидячей медитации, считая ее подготовительным этапом к медитации постоянной, ежеминутной. Он считал, что человек, живя с полным осознанием окружающей обстановки и не отделяя себя от нее, при полном сосредоточении на выполняемом им деле, неизбежно проявляет, по мере очищения, свою истинную божественную природу.
Лин-чи говорил, что стремление к просветлению точно также скрывает от нас нашу истинную природу, как и мирские стремления и привязанности.
Ученик обратился к Лин-чи: — Я только что пришел в ваш монастырь. Пожалуйста, учите меня! — А ты уже поел рисовой каши? — спросил Мастер. — Да, поел, — ответил тот. — Так пойди вымой получше миску, — сказал Лин-чи.
Лин-чи рассказывал: "Когда я был молодым, мне нравилось плавать на лодке; у меня была маленькая лодка: в одиночестве я отправлялся плавать по озеру и мог часами оставаться там.
Однажды я сидел с закрытыми глазами и медитировал. Была прекрасная ночь. Какая-то пустая лодка плыла по течению и ударилась о мою. Во мне поднялся гнев!
Я открыл глаза и собирался обругать побеспокоившего меня человека, но увидел, что лодка пуста. Моему гневу некуда было двигаться. На кого мне было его выплескивать? Мне ничего не оставалось делать, как вновь закрыть глаза и начать присматриваться к своему гневу. В тот момент, когда я увидел его, я сделал первый шаг на моем Пути.
В эту тихую ночь я подошел к центру внутри себя. Пустая лодка стала моим учителем. С тех пор, если кто-то пытался обидеть меня и во мне поднимался гнев, я смеялся и говорил: "Эта лодка тоже пуста".
Рассказывают о трех смеющихся святых. Они двигались от одного города к другому и смеялись. Обычно они останавливались на рыночной площади и смеялись раскатистым глубоким смехом. Их животы тряслись и слезы катились из глаз. Это было так заразительно, что все присутствующие начинали смеяться.
Веселье распространялось молниеносно. Со всех сторон к ним бежали люди и, лишь взглянув на них, начинали хохотать.
Это было настоящим чудом. Всего лишь несколько минут назад здесь была совсем другая атмосфера. Уставшие люди спорили, торговались. Всех интересовали только деньги. И вдруг все преобразилось! Люди забывали, что пришли сюда покупать и продавать, они смеялись и танцевали вокруг этих трех сумасшедших.
Смеющиеся святые странствовали по всему Китаю: из одного места в другое, от одной деревни к другой, просто помогая людям смеяться. ...
Кто-то спросил Мастера Судзуки о его Учителе Йено:
— Что было особенного в нем? Судзуки ответил:
— Единственная особенность, которую я никогда не забуду, это то, что я никогда не встречал человека, который думал бы о себе, как о совершенно обыкновенном человеке. Он был простым, обычным человеком, а это наиболее необычно, потому что каждый обыкновенный ум думает, что он необыкновенный.
